«Милостивый Государь, В литературе я человек совершенно посторонний. Я не знаком ни с одним редактором, ни с одним литератором, ниже публицистом, и хоть мне уже не мало лет, но я даже и в глаза не видывал ни одной из этих особ. Мне дела нет ни до их наружности, ни до их положения в свете: я люблю или не люблю их, хвалю или браню их только на основании их сочинений или их журналов…»
«Моя небольшая книжечка «О тульском левше и о стальной блохе» вызвала несколько литературных отзывов, из которых два убеждают меня в надобности сделать маленькое объяснение. Говоря это, я разумею отзывы «Нового времени», которое нашло, что в моем рассказе народ несколько принижен, и отзыв «Голоса», которому кажется, что в этом рассказе народ очень польщен. Притом, как рецензенты «Нового времени» и...
Черновой автограф, озаглавленный (позднее) Тургеневым: «Письмо в «Северную пчелу» о жулике Некрасове», содержит после слов: «видит меня почти каждую ночь во сне» подстрочное примечание, исключенное П. В. Анненковым при публикации письма: «Странная игра случая! В то же самое время я получил письмо от г-на Основского, моего последнего издателя; и тот тоже уверял меня, что беспрестанно видит меня во сне. Будем...
«…Каждая партия, зная наверно, что нужно для блага людей, говорит: только дайте мне власть, и я устрою всеобщее благополучие. Но несмотря на то, что многие из этих партий находились или даже и теперь находятся во власти, всеобщее обещанное благополучие все не устраивается, и положение рабочих продолжает одинаково ухудшаться. Происходит это от того, что властвующее меньшинство, как бы оно ни называлось,...
«Гоголя нет на свете, Гоголь умер… Странные слова, не производящие обыкновенного впечатления. Умереть Гоголю вдруг нельзя: тело его предано земле, но дух вошел в нашу жизнь, особенно в жизнь молодого поколения. Много, очень много надобно времени, чтоб память о Гоголе потеряла свежесть; забыт, кажется мне, он никогда не будет. Но Гоголь сжег «Мертвые души»… вот страшные слова!..»
«…Позвольте мне заявить, что в письме Доброжелателя («Весы», № 8), очень, на мой взгляд, умном и верном, есть досадная неточность. Г. Доброжелатель говорит, что я неверно цитирую Пушкина. У Пушкина сказано: «Я любовников счастливых узнаю по их глазам», а я будто бы написал «юношей влюбленных»… и т. д.…»
«Ты спрашиваешь у меня, любезный друг, как показались мне Липецкия воды. Что сказать тебе о них? Воды как воды! И если главным достоинством воды, как и всеми признано, есть совершенное отсутствие вкуса, то Липецкия воды могут спорить о преимуществе со всеми водами в свете. В сентябре месяце произошла в них неожиданная перемена, поразившая всех здешних натуралистов…»
«…Мы дорожим верой нашего народа. Этой верой дорожат даже многие из тех русских, которые сами в церковь молиться не ходят или ходят редко, больше из национального чувства, чем по вере. Неужели же мы не видим связующей нити? Мужик идет в Оптину пустынь или Тихонову, или в Киев, в Печерскую Лавру, или в Соловки. Что он там мыслит, что видит, чему научается? Откуда все это к нам пришло? Не с Востока ли?.. Не от греков...
«Мы прочли с большим удовольствием «Письма леди Рондо». Между многими пустыми вещами и болтовнёю, в них есть несколько характеристических черт старого времени. Конечно, истории нечем поживиться от этих писем, но они имеют большую важность для русской публики, как записки, в которых можно найти несколько любопытных фактов касательно нравов русского общества в царствование Анны Иоанновны и тиранию...
«…о перестройке партийной организации «в целях возрождения революции». Последний проект производит странное впечатление. Выходит, как будто революция возродится, или не возродится в зависимости от того, хорошо ли будет организована партия. До сих пор такая точка зрения составляла достояние полицейских. Охранщики и прокуроры говорили и говорят, что стоит лишь перехватать с.д. и упрятать их в крепкие...
«Дорогой Георгий Иванович. Спасибо, что Вы вспомнили именно обо мне. Ваше письмо пришло ко мне лишь на этой неделе, пропутешествовав больше месяца. Вы не будете очень гневаться, что я промедлил несколько дней исполнить Ваши поручения. Тем более, что, вероятно, Вы получили уже книги, переданные мною для Вас (раньше В. письма) Кларе Борисовне Р.…»
В «Письмах из Берлина» содержится резкая критика современной Германии. Этот очерк, несмотря на небольшой объем и лаконичность, насыщен общественным содержанием. Однако обо всем писатель говорит иносказательно, намеками, «эзоповским языком». В незначительных деталях повседневной жизни Берлина ощущается подтекст, расшифровку которого автор подсказывает заявлениями о «больших переменах», «ожидании...
«После статьи, напечатанной в „Молве“, об испытании в искусствах воспитанников и воспитанниц Московской театральной школы, я дал тебе слово описывать школьные спектакли. На сих днях, к большому моему удовольствию, удалось мне видеть один из них, и я исполняю мое обещание. В школе играли два водевиля: „Теобальд, или Возвращение из России“, и „Два учителя, или Осел осла дурачит“…»
«Я не нашел у Анненкова («Вестник Европы») отметки Пушкина о 1814 г. Во всяком случае не мог он видеть Карамзина в течение этого года. Может быть, ребенком видел он его в Москве у отца своего, да и то невероятно. По крайней мере, не помню Сергея Львовича в Москве ни у Карамзина, ни у себя. Карамзин, вероятно, знал его, но у него не бывал…»
«Ваше величество, позвольте матери припасть к стопам вашего величества и просить, как милости, разрешения разделить ссылку ее гражданского супруга. Религия, ваша воля, государь, и закон научат нас, как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу долее жить. Это самое пламенное мое желание. Я была бы его законной супругой в глазах церкви и перед законом, если бы я захотела...
«Милостивый государь! Позвольте на страницах вашего прекрасного журнала рассказать происшествие, случившееся с одним известным и почтенным охотником, Н. Т. Аксаковым, в начале сентября текущего 1858 года…»
Настоящее письмо послано было Тургеневым 2 (14) мая 1869 г. П. В. Анненкову с просьбой напечатать его в «С.-Петербургских ведомостях». Анонимный фельетон, в котором воспоминания о Белинском были названы «литературными сплетнями», а их автор, Тургенев, обвинялся в неуплате старых долгов, был напечатан в газете «Голос» и, по всей вероятности, принадлежал самому редактору этой газеты А. А. Краевскому.
«Сердечно благодарю вас, любезнейший князь, за присылку мне корректурных листов семейной вашей хроники. Эта хроника отчасти и моя: я современник её содержания. Прочел я ее с живейшим удовольствием, не чуждым умиления, потому что чтение воскрешало в памяти и душе моей
Поводом для написания статьи Тургенева о поэзии Я. П. Полонского послужили сетования последнего на невнимание критики и на жалкую роль лирического поэта в обществе. Полонский писал Тургеневу отчаянные письма, содержавшие скорбные размышления поэта о своем творчестве, которое не имеет «ни публики, ни судей». Он называл «великой несправедливостью», убивающей желание совершенствовать талант, «отсутствие...
«Генерал, соблаговолите снисходительно уделить минуту внимания моему письму. Я начинаю с просьбы извинить меня за шаг, который вам может показаться неуместным, однако я осмеливаюсь его сделать, подчиняясь голосу моей совести и полностью доверяя прямоте и честности ваших чувств. Поверьте мне, что это вступление не является простой вежливостью. В глубине души я ценю вас как человека, которому свойственны...
«Моя статья «О современномъ лиризм» порождаетъ среди читателей «Аполлона», а также и его сотрудниковъ, немало недоумній: такъ, одн и т же фразы, по мннію иныхъ, содержатъ глумленіе, а для другихъ являются неумреннымъ диирамбомъ…»
«…Уже прошли те блаженные и вечной памяти достойные времена, когда чтение книг было исключительным правом некоторых людей; уже деятельный разум во всех состояниях, во всех землях чувствует нужду в познаниях и требует новых, лучших идей. Уже все монархи в Европе считают за долг и славу быть покровителями учения. Министры стараются слогом своим угождать вкусу просвещенных людей…»
«…Мое имя Вам, вероятно, известно. Для меня, как для писателя, именно смертным приговором является лишение возможности писать, а обстоятельства сложились так, что продолжать свою работу я не могу, потому что никакое творчество немыслимо, если приходится работать в атмосфере систематической, год от году все усиливающейся, травли…»
