Сегодня можно сказать (и Мариас об этом пишет), что Ортега in nuce дал в своей книге набросок всего философского проекта, который развивал потом в круто менявшихся исторических и географических обстоятельствах на протяжении четырех десятилетий, и каких! Отмечу, по неизбежности бегло, несколько его основных линий, новых и во многом неожиданных для тогдашней испанской мысли. Прежде всего, это философская антропология (знаменитое теперь «Я — это я, плюс мои обстоятельства»),...
Сегодня можно сказать (и Мариас об этом пишет), что Ортега in nuce дал в своей книге набросок всего философского проекта, который развивал потом в круто менявшихся исторических и географических обстоятельствах на протяжении четырех десятилетий, и каких! Отмечу, по неизбежности бегло, несколько его основных линий, новых и во многом неожиданных для тогдашней испанской мысли. Прежде всего, это философская антропология (знаменитое теперь «Я — это я, плюс мои обстоятельства»), складывавшаяся у Ортеги в полемике с Декартом и Кантом; добавлю, что полемическая — диалогическая — природа присуща мышлению и письму Ортеги в целом, так что обращение «Читатель…» в начале книги и философского пути — не случайность, а устойчивая форма, формула. Это, далее, феноменологическая теория познания (концепция познавательной перспективы и планов восприятия, с критикой раннего Гуссерля). Это философия истории и, конечно, в первую очередь испанской истории (в центре книги — вопрос всего поколения 1898 года «Что же такое Испания?», ответы на него современники Ортеги, включая Рамиро де Маэсту, которому книга была посвящена, дали разные). Наконец, это философия культуры, искусства, техники, которые трактуются в рамках ортегианского рациовитализма, критического по отношению к «чистому» рационализму, в частности, учителя Ортеги Когена. Так что от этой небольшой, в 190 страниц, книжки молодого преподавателя и журналиста тянутся силовые линии, пронизывающие все десять томов новейшего полного собрания его сочинений, которое вышло в Мадриде в 2004–2010 годах. И замковым камнем всего этого гигантского «свода» выступает образ Дон-Кихота и роман о нем — главная книга не только уже упомянутого поколения (о Дон-Кихоте не один раз писали Унамуно, Асорин, Антонио Мачадо), но всей испанской культуры. (Б. Дубин, из предисловия)
Оставить комментарий