Самое простое в жизни – разогнаться. Но несравнимо сложнее вовремя замедлиться или даже остановиться. Любовь и свобода – то, чего хочет каждый человек, группа, государство. И в этом стремлении мы всегда вынуждены быть осмотрительными, проявляя решительность, только когда думаем, что сможем добиться своего. Опыт социальных правил учит, что бездумность скорее приведет к краху, чем к триумфу, заставляя отбирать в своих стремлениях только самое ценное. Социальная эволюция столь же равнодушно уничтожает вредное поведение, как и биологическая.
Биологическая эволюция, следуя жестким законам генетической матрицы, почти исключает возможность появления положительных мутаций. Их количество чрезвычайно мало по сравнению с отрицательными или нейтральными мутациями. Но, появившаяся однажды ошибка репликации ДНК, приведшая к лучшей приспособленности организма, делает этот организм и его потомство значительно совершеннее всех своих предшественников. Трудно сказать, благо это для животного или нет – у биологии нет целей. Любое животное – биологическая машина по производству себе подобных, в жизни, где обязательно должны совпасть заложенные в ДНК механизмы приспособления и возникающие в реальности внешние природные вызовы. Если такого совпадения нет, потомство скорее погибнет, если не произойдет положительной мутации, фиксирующей правильную реакцию на более сложные природные условия в ДНК. Биологическая матрица с безразличной непримиримостью выбраковывает всех неспособных к качественному продлению рода.
Ни у социума, ни у биологии нет ни морали, ни жалости, ни цели, ни смыла – всего того, чем мы, люди, измеряем свое текущее сиюминутное существование.
Появление человека на своей ветви биоэволюции хотя и отражало новое качество организации живой материи, но с точки зрения главного биологического – закона продления жизни – мало чем отличалось от предыдущих ступеней.
Но на уровне человека произошло изменение, не имевшее прямого отношения к биологии. Человек создал свою собственную, внебиологическую среду, существование которой определяется законами социальной матрицы – Социомы. Она, создав и регулируя новую социальную общность, стала играть столь же неумолимую и безжалостную роль в жизни человека, как и биологическая матрица ДНК. Хорошо это или нет, также трудно сказать. Есть ли у этого какая-то цель – сомневаюсь. Во всяком случае, на начало XXI века биологическая матрица порой бывает мудрее ее младшей социальной сестры.
В 1996 году в Чикаго (США) в большом зоопарке Брукфилд Зу, где гориллы содержатся в открытом вольере с водным бассейном, на самку с собственным 17-месячным детенышем на руках в воду упал трехлетний мальчик, который выскользнул из рук родителей. Горилла оставила своего детеныша, схватила мальчика за руку и вытащила его из воды на берег. После этого она села охранять мальчика и спокойно отдала ребенка служащим зоопарка. Мальчик отделался царапинами. Зоологи считают, что у самки сработал материнский инстинкт.
В мае 2016-го года агентство Reuters сообщило, что охранниками зоопарка в Цинциннати в штате Огайо был убит самец гориллы после того, как к нему в вольер упал 4-летний мальчик. Ребенок прополз через барьер и упал в ров с водой с высоты 3,7 метров. Находившийся в вольере самец гориллы по кличке Харамбе схватил мальчика и носил некоторые время. Сотрудники зоопарка сочли ситуацию угрожающей жизни ребенку и сделали нелегкий выбор – открыть огонь по животному. Директор зоопарка рассказал, что ребенок не получил серьезных травм при падении и был доставлен для обследования в больницу. Также директор зоопарка Тейн Мэйнард объяснил, что стрельба транквилизаторами, чтобы не убить, а лишь усыпить животное на время, не использовалась только потому, что они действуют не мгновенно, а рисковать было нельзя, ведь горилла весом более 180 кг представляла реальную угрозу для жизни ребенка.
В первом случае самка гориллы, сама мать, поняла беспокойство людей, во втором случае люди не поняли поведение гориллы самца Харамбе. Код поведения человека, его человеческая Социома, оказалась доступной самке гориллы, а код поведения гориллы, его матрица, оказалась непонятной людям, из-за чего самец был просто убит.
Мы можем много сетовать на человеческую жестокость, кстати, не всегда обоснованно, но, не поняв отличие социальной матрицы (Социомы) человека от социальной матрицы (Социомы) животных, все наши восклицания останутся только эмоциональным сотрясанием воздуха.
А, может, не останутся? А, может быть, человеку действительно не хватает именно этих эмоциональных сотрясаний, чтобы лучше понимать и самого себя, и окружающий мир? Кто доказал, что любое орудие ценнее любых переживаемых человеком эмоций? Разве не любовь и спокойствие нам нужны?
Если эффективность любого орудия может быть просчитана, а эффективность эмоций нет, следует ли из этого, что эмоции второстепенны и бессмысленно бесполезны?
Что есть цель, а что средство? Что первично? Развивающиеся человеческие потребности, которые ведут к созданию совершенных орудий, или более совершенные орудия, совершенствующие человека и его потребности? Человек становится социальной единицей общества, чтобы совершенствовать орудия этого общества, или общество создает орудия, чтобы совершенствовать человека в процессе социализации? Кому-то может показаться, что «вопрос цели и средства» – это не только давно пройденный этап, но и сильно набившая оскомину философская схоластика, не имеющая ответа. Возможно, отчасти с этим можно было бы согласиться, имея в виду частую отвлеченность философских построений. Но если мы скажем, что социализация – это цель (умное справедливое сильное общество), то не удивляйтесь, если через какое-то время каждый из нас может оказаться в роли самца Харамбе только потому, что его вовремя не поняли.
Посмотрим в словарях и справочниках. Краткий психологический словарь, вышедший в 1998-ом году в Ростове-на-Дону под редакцией ведущих российских психологов того времени Л. А. Карпенко, А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского, говорит, что «социализация – процесс и результат усвоения и активного воспроизводства индивидом социального опыта, осуществляемый в общении и деятельности». Далее речь идет о различных формах и методах воздействия на личность, чтобы добиться ее социализации: стихийного и целенаправленного воспитания и образования. Про то, кто или что является целью социализации, не сказано ни слова.
Словарь практического психолога также ни словом, ни намеком не говорит ни о средствах, ни о целях социализации. «Социализация – процесс и результат усвоения и активного воспроизводства индивидом социального опыта, прежде всего  системы ролей социальных».
«Социализация (англ. socialization; от лат. socialis – общественный) – процесс усвоения индивидом социального опыта, системы социальных связей и отношений»[1].
«Социализация (от лат. socialis – общественный) – процесс усвоения и воспроизводства человеком культурно-исторического опыта (знаний, умений, норм, ценностей, стилей поведения и другие) того общества, к которому он принадлежит; иногда под социализацией также понимают результат этого процесса (в этом случае синонимом выступает понятие социализированность)[2].
Социализация – процесс усвоения индивидом социального опыта, системы социальных связей и отношений[3].
К сожалению, в полной мере ни одно из приведенных, да и множество других определений социализации, на мой взгляд, не отвечают на вопросы о ее целях и средствах. Они не видят в социализации ни цели, ни средства, а говорят обтекаемо, что это и процесс, и результат, запутывая ее понимание.
Конечно, сказать, что авторы всех названных изданий не умеют отделить цель от средства  было бы очень грубым и неверным предположением.
Но мысль о том, что они случайно и все сразу не обозначили цели, тоже наталкивает на мысль, высказывание которой может показаться неуважением к солидным психологам и философам.
Предположение того, что вопрос о цели и средствах социализации не имеет смысла, так как это явление спонтанное и способно эволюционировать самостоятельно, на мой взгляд, может иметь место только в двух случаях. Либо мы отдаем целеполагание в руки Высшего разума. Либо по аналогии с дарвиновской теорией эволюции социализация действительно может идти по своим законам, и ставить вопрос о цели и средстве абсурдно, так как мы рискуем постоянно делать такие же телеологические ошибки, как в предположении о том, что ген ДНК захотел приспособиться – он ничего не хотел, но приспособился.
В отличие от любого животного, человек обладает сознанием, выделяющим его из всех млекопитающих. Можно было бы сказать, что любой вид животных имеет свои собственные характеристики, выделяющие именно его в некое ни с чем несравнимое явление. Но таким образом мы ставим в единый ряд биологически заданные черты с человеческим сознанием, которое само по себе не является биологической характеристикой.
Сознание каждого из нас – результат человеческой истории и основа социума, явления надбиологическое, организующее группу биологических индивидов в единый социальный организм. Кто-то скажет, что человек уникален, так как живет законами социума – семьей, друзьями, коллегами. Но это не будет истиной, так как, во-первых, есть очень большое количество животных (от муравьев до приматов), существующих своими социальными группами и подчиняющихся их социальным законам. А, во-вторых, при всей своей социализированности человек не перестает испытывать чисто биологических потребностей и любое посягание социума на ограничение их удовлетворения в лучшем случае приведет к курьезу, а в худшем – к социальному взрыву, несогласному с новыми социальными правилами. С третьей стороны, неся в себе и подчиняясь и биологическим законам животного мира, и устанавливаемым законам социума, каждый из нас обладает и своей собственной уникальной возможностью оценки окружающих событий, и принятием своих собственных решений. Но, если мы существа социальные, насколько мы самостоятельны в этих решениях? Да, движимые общими социальными законами, только мы сами можем принять решение о справедливости нашего поступка в конкретной ситуации. Но, если бы это было только так, никто из нас не ждал бы отклика на наши слова от окружающих. Многие из нас настолько поглощены общением в социальных сетях с людьми, которых никогда не видели, что готовы отдавать этому занятию не только часы своей жизни, но и подчинять им свои действия и суждения – у некоторых вплоть до суицида, если они не находят нужного отклика из Сети.
Парадокс нашего сознания состоит еще и в том, что если понимание одним человеком другого мы можем объяснить единым социально-биологическим кодом единой культуры, носителями которой мы оба являемся, то как объяснить факты, когда у двух первобытных племен, живущих в разных концах света и никогда не общавшихся друг с другом, практически единые социальные законы? Почему, к примеру, абориген, к которому знаками обратился Миклухо-Маклай с вопросом «Как тебя зовут?», понял его и назвал свое имя? Можно предположить, что социальные законы не менее точны и императивны, чем биологические. Но, если биологические законы зашифрованы в генотипе, носителем которых является каждый из нас, то где и как зафиксированы исходные законы социума, каковы их обязательные коды? Не кажется ли вам, что мы отличаемся от тех же муравьев или пчел в понимании социальных законов только тем, что научились их описывать и фиксировать в своих кодексах (моральных, административных уголовных и других)?
Кто мы, люди, – биологические машины, слепо движимые нашим генотипом; социальные роботы, жестко контролируемые социальными институтами; или эгоистические анархисты, подчиняющиеся биосоциальным законам только для того, чтобы никто и ничто из окружения не мешало бы нам достигать своих собственных целей в сытной еде и сексуальных удовольствиях?
При этом мы отдаем себе отчет в том, что кроме этой триады (биология, социум и личность) каждый человек подчиняется еще огромному числу других объективных и субъективных законов, не следовать которым он не может. Мы все состоим из атомов и молекул, обладаем определенной массой и уже в силу этого не можем существовать вне законов физики и химии. Наше сознание забрасывает наше воображение и эмоции в сферы теологии и эзотерики, о которых на чувственном уровне мы также не можем иметь ни малейшего представления.
Где истина? Что взять за критерий для понимания Человека?
Жизнь организована таким образом, что любое живое существо, включая человека, всегда вынуждено бороться за свое существование. Этим банальным, но самым жестким правилом движимы все живые организмы в стремлении защитить себя и продлить свой род: или ты, или тебя. Третьего не было дано никогда… до…
До того мгновения, пока на земле не появился человек. До тех пор, пока его на Земле не было, но в один прекрасный момент он вдруг появился. Следуя эволюционной теории, ничто не может появиться «вдруг», не имея длительную предысторию биологического приспособления. Так и с человеком – не мог он появиться «вдруг». Современные антропология, биология и другие дисциплины исходят из того, что множество мутаций организма прачеловека в какой-то момент переросли в качественное новообразование – сознание, которое и выделило человека в новый биологический вид homo sapiens. Это новообразование стало главным инструментом, обеспечившим человеку лучшую приспосабливаемость по сравнению с любым другим существом на Земле, поставив его на вершину биоценоза.
При этом в отличие от всех предшествующих миллиардов мутаций миллиардов организмов за все предшествующие миллиарды лет сознание стало первой и, возможно, единственной парадоксальной мутацией. Парадоксальной в том смысле, что оно не развивало, а (как потом будет понятно), подавляло биологию, делая человека из поколения в поколение биологически более слабым и менее защищенным. Можно сказать, что человеческое сознание, являясь следствием биологического развития и обеспечивая человеку лучшую приспособленность и возможность защиты и продолжения рода, агрессивно направлено не столько на защиту, сколько на экспансию и постоянное расширение своего присутствия в биологической среде, на подчинение биологии своей воле. Оно несет в себе сильный элемент антиприродности, антибиологичности. Сегодня очень хорошо видно, что эта организационная антиприродность и антибиологичность, вероятно, уже наметила следующую ступень биологической эволюции, которая не будет иметь к биологии никакого отношения, приведя на свет кого-то, кого можно назвать Постчеловеком. Человек даже не заметит того, как Постчеловек с искусственным интеллектом со временем вытеснит не только человека, но и, поглотив Биологию, сам станет самостоятельной Природой. Человек, приобретя Сознание, противопоставил себя не какому-то звену или биологической цепи, а всей Природе вообще.
Когда, как и почему появилось наше сознание? Археологические и генетические исследования говорят о том, что вид homo sapiens появился около 150 000 лет назад. Однако, несмотря на подобный современному человеку облик и физиологию, у этих людей на протяжении десятков тысяч лет не происходило никаких изменений в культурном и технологическом отношениях. Лишь около 50 000 лет назад произошло Нечто, что взрывным образом подняло человека на принципиально новую ступень. Знакомство с уровнем искусства и технологического развития кроманьонца в конце Ледникового периода приводит к мысли, что их разум был столь же развит, как и мозг. Джек и Линда Палмер в своей «Эволюционной психологии» [95] отмечают, что «культурная стагнация в течение 100 000 лет до креативного взрыва порождает загадку относительно поздних стадий эволюции головного мозга человека».
Если учесть, что любое явление (включая и любое живое существо) бывает самым слабым и беззащитным в момент своего появления, то антиприродность человеческого сознания должна была бы неминуемо привести человека к вымиранию в самый первый же момент. Насколько же сильным и значимым для выживания должно было быть это новообразование, чтобы не только не дать природе уничтожить человека в первый же момент и обеспечить ему надежный фундамент для дальнейшего развития, но и создать у современных людей представление о возможности подчинения самой Природы?
Думаю, что вывод может быть только один – это новообразование не имело никакого отношения к Биологии. Хотя сознание и не может существовать вне биологии и всегда выступает связующим звеном биологии и окружающей физической реальности, оно не имеет биологической основы, оно внебиологично, и его природа относится не к развитию биологии, а к развитию способности к самоорганизации системы, к социуму. Биология создает предпосылки, материальную основу для более эффективной организации биологической популяции. Генетические задатки – лишь возможность превратить их в способности. Соответствие биологии требованиям необходимой самоорганизации – это единственный аспект, связывающий биологию и сознание. Единичный организм (Маугли), выведенный волею обстоятельств из этой системы, будет вынужден опираться только на биологические предпосылки, задатки. И, если до определенного возраста (до 3–5 лет) не будет вновь интегрирован в социальную человеческую систему, уже никогда не сможет стать ее полноценным и полноправным членом. Примеров тому огромное количество и некоторые из них мы рассмотрим в дальнейшем.
Биология рискует всегда, попадая в новую, надбиологическую систему организации жизни. Любое животное, проведшее жизнь в искусственных условиях зоопарка, вдруг оказавшееся в обычных для его вида природных условиях, обречено на смерть. Жизнь (ее организация и протекание) в тепличных условиях зоопарка, блокируя естественные формы поведения, создает особую психику этого животного, обеспечивая возможность выживания только в искусственной среде. Если на уровне сознания, на уровне человеческого общества возможны и прогресс, и регресс, то на уровне биологии возврат к биологическим законам после жизни в социуме невозможен – это равносильно тому, что обезьяна вдруг захочет стать муравьем. Именно поэтому мы можем говорить о социуме, о появлении человеческого сознания как о принципиально новой ступени развития Природы. Не биологии, а именно природы, где социум – следующая ступень за биологией.
Обратим внимание на то, что одно и то же явление у человека и животного мы называем по-разному: у человека – это сознание, у животного – особая психика. При том что известно огромное количество неадекватных, сумасшедших людей, вы никогда не найдете сумасшедшее животное. Животный мир всегда рационален.
Но, если сознание внебиологично и относится только к социальной самоорганизации популяции, появилось ли оно только на человеческой ступеньке биологии? Думаю, нет. Человек не единственное социальное животное на Земле. Биологических систем самоорганизации с существами подобными и не подобными себе на Земле огромное множество, начиная от биологически целесообразных организаций простейших симбиотических связей организмов в живые ткани и симбиоза и заканчивая человеческим социумом.
Самоорганизация, упорядочивающая информацию, наряду с естественным отбором, всегда была и будет вторым важнейшим фактором развития жизни, которому до сего дня не придавалось такой же значимости, как биологическому естественному отбору.
При этом если смотреть на самоорганизацию как на самостоятельную ось развития живых организмов, то становится очевидным, что человек далеко не уникален. Иерархия и статусность, использование орудий и прогноз ситуации в самоорганизуемых колониях организмов хорошо известна и у простейших, и на уровне насекомых (пчелы, муравьи и другие), и на уровне млекопитающих (волки, обезьяны и другие). Социальная самоорганизация имеет свои объективные и жесткие правила, нарушения которых легко может вести к гибели и социума, и живых организмов, составляющих его.
Долгое время считалось, что наличие у человека орудий труда и целенаправленное их применение и делает человеческое сознание таким уникальным. Но это миф. Наблюдения за шимпанзе (и не только) показывают, что они могут за долгое время до необходимого использования подготавливать орудия труда и эффективно их использовать для добывания пищи и защиты.
В чем же тогда заключается человеческая уникальность? Когда и почему она появилась? Почему человеческая самоорганизация антиприродна, а самоорганизация шимпанзе – нет?
Думаю, что ответ на этот вопрос состоит в том, что человек – единственный биологический вид, который смог когда-то очень давно сделать свое самое первое социальное Открытие, которое и поставило его на новую ступень эволюции самоорганизации, создав по силе и смыслу нечто равносильное самой Природе. Это первое человеческое Открытие для всей Природы (и биологической, и небиологической) было подобно Большому космическому взрыву, описываемому астрофизиками для Вселенной. Состояло оно в открытии какого-то единственного первичного принципа, социального Закона, который и сделал человека Человеком. При этом за многие сотни тысяч лет существования человека это знание, сильно спрессовавшись, присутствует во всех наших поступках, отношениях, орудиях, жестах, мимике. Мы все и всегда пользуемся им, этим первичным Знанием. Оно рассеяно везде и во всем, что мы знаем, что окружает человека и, что делает особо трудным вычленить его и оценить с современных позиций по достоинству.
Попытавшись же понять это Открытие, возможно, мы сможем не только иначе взглянуть на многие наши современные проблемы, но и, заново оценив его, увидеть новые пути и возможности их решения.
Эта книга – попытка не только вычленить это Первознание и понять его суть, но и на результатах реального эксперимента, длившегося более четырех лет, оценить возможность использования этого Первознания нами сегодня.
Первые истоки человеческого сознания необходимо искать не столько в биологии, которая создает материальные предпосылки, сколь в чем-то другом. В том, что связано с биологическим материальным миром, но им (этим материальным миром) по факту уже не является. Это мир психики. Это мир отношений, мир информации, мир идеальных условий, понимание и фиксирование законов которого не менее важно, чем понимание и фиксирование законов биологии.
Таким образом, предмет нашего исследования – самоорганизация информационно-психологического пространства социума и возможности социума объективно оценивать и влиять на это пространство.
Такое определение предмета исследования обязывает нас рассматривать единое явление в двух его формах: в форме информации, которую он несет, и в форме психологических состояний, процессов и отношений, порождаемых этой информацией. Если психологическая составляющая характеризует эмоциональное состояние ситуации и ожидаемые перспективы ее изменения, то информационная составляющая отражает инструменты влияния, которые используются социумом для изменения этого состояния и достижения желаемых перспектив. Таким образом, понимая социум как самоорганизуемую группу, использующую информационные орудия и средства для выживания и продления рода, нам предстоит понять, когда, как, почему и какие инструменты используются социумом для изменения своего эмоционально-психологического состояния, и как это измененное состояние психики отражается на состояниях и перспективах социума.
Учитывая тот факт, что единственной задачей всего живого, включая и человека, во все времена была задача продления рода, выживания и укрепления защищенности, не удивительно, что информационная (инструментальная, орудийная) сторона названной диады (информационно-психологической) всегда играла важнейшую роль. Если на уровне простейших и более сложных до человека биологических субъектов эта информационная составляющая формировалась естественным образом, через первичную раздражимость, а затем через систему безусловных рефлексов, сплетаясь в сложный клубок инстинктов, то на уровне человека появляется сознание, важнейшей функцией которого становится развитие прогностических возможностей индивида.
Очевидная на первый взгляд прямая связь между биологически формируемыми условными рефлексами (также обеспечивающими прогностические возможности на биологическом уровне) через многократные повторения и возникновением человеческого сознания, тем не менее, до сих пор остается спорным утверждением, не имеющим под собой ни теоретического, ни экспериментального подтверждения. Научение – сторона сознания, но сознание не есть только научение.
У человека информационная сторона психологического пространства получила естественное сильное развитие, сначала фиксируясь в форме орудий труда, а затем –в разнообразных научных направлениях, как утилитарно-прикладных, так и макро-фундаментальных, включая, к примеру, математику, физику, макроэкономику, химию и ряд метадисциплин. Каждая из них, основываясь на широте охвата своего направления, смогла предложить человечеству уникальные инструменты и орудия, сделавшие наше существование более предсказуемым и защищенным.
Психологическая же сторона, хотя по определению не может играть менее важную роль, чем информационная, до сего дня остается практически не разработанным направлением. Ни на секунду не желая принизить ценность и значимость никаких существующих психологических исследований, могу констатировать, что при всем их разнообразии, психология сегодня носит описательный характер и не имеет ясного, непротиворечивого и единого определения хотя бы своего предмета – психики. Накопленный огромный экспериментальный материал, начиная с В. Вундта до сегодняшних дней, пока лишь фрагментарно описывает отдельные психические свойства и состояния. Возникающие таким образом разнообразные психологические школы и течения, часто противореча и принципиально отвергая друг друга, опираясь только на собственный научно подтвержденный экспериментальный материал, лишь усугубляют гуманитарно-психологический кризис, реально ставя человечество на грань катастрофы, ведущей к самоуничтожению.
Не имея четкого представления о своем предмете, как следствие, психология не может очертить свою сферу познания с той же ясностью, как естественно-научное направление, порождая отчасти справедливые насмешки со стороны естественников, что существуют науки естественные, неестественные и противоестественные. Но, как ни странно, Л. Д. Ландау, иронизируя таким образом над гуманитарным направлением человеческого познания, был не слишком далек от истины. Не включать, к примеру, религиозно-мистические представления нашего сознания в круг психического мы не можем, но и с научной точки зрения объективно измерить сегодня мы их тоже не можем.
Человек стал первым и пока единственным представителем живой природы, сумевшим не только увидеть самостоятельную ценность социума, не только создать самостоятельные социальные инструменты, но и развить их, создав собственную среду обитания.
Рациональное инструментальное научное знание, работающее исключительно на выживание и защиту, создало одновременно новое, предчувствующее, иррациональное, биологически нецелесообразное знание, основанное на вере. Человек стал первым и единственным существом, сознательно культивирующим это иррациональное знание, наделившим это знание несравнимо большей важностью, чем добывание пищи или самозащита. Шаманы и колдуны древних племен часто были по статусу не ниже, а порой и выше вождя племени. Они прекрасно понимали, что человеческий дух, его вера – значительно более сильный и эффективный инструмент, чем самая надежная дубина. Религия, церковь взяли на себя функцию формирования и развития иррациональной стороны сознания, делающей человека Человеком.
Но с развитием человеческого общества, с развитием науки и технологий, рационализм вновь стал играть ведущую роль. В современном мире в погоне за наживой рационализм не стал бесчеловечным, он просто обострил, ярче выделил бесчеловечность чисто инструментально-информационного подхода к выживанию. Предлагать ему одуматься, вспомнить о гуманистах прошлого, вернуться в лоно церкви, веры или хотя бы морали – задача не просто невыполнимая, но откровенно наивная. Любая наука всегда вне морали.
Социум на рубеже XIX–XX веков, видя, что религия в ее прежнем виде не справляется с задачей гуманизации и поддержки ценности морали, не отказывая ей в первенстве, предложил другие формы эмоциональной рефлексии, к примеру, психологию. Эти новые предложения, безусловно, сыграли и продолжают играть важную роль в социальной жизни человечества, но и они в середине второго десятилетия XXI века показали, насколько эти новые инструменты отвлечены от реальности, наивны и бессмысленны перед религиозным фундаментализмом. В своем стремлении вернуться к первородной чистоте и истинной вере, религиозный фундаментализм и фанатизм расчищают территорию, отказывая в религиозных обрядах даже своим единоверцам, разрушая храмы и святыни даже собственных религий. Но, не предложив действительно новой идеи, способной объединить человечество на десятилетия вперед, не говоря о столетиях, фанатизм обречен на поражение.
Так как поле нашего исследования очень широкое и находится на стыке разных дисциплин, мы будем вынуждены обращаться к ведущим специалистам этих дисциплин для оценки справедливости наших суждений. В русле нашего исследования мы постараемся раскрыть комплекс условий, способствовавших становлению человеческого сознания.
[1] С. Ю. Головин – М.: АСТ, 1998
[2] С. С. Степанов Популярная психологическая энциклопедия. — М.: Эксмо, 2005
 
[3] М. Кордуэлл Психология. А-Я. Словарь-справочник / Пер. с англ. К. С. Ткаченко. — М.: ФАИР-ПРЕСС, 2000